“Молю вас, остановите кампанию “Нового Времени” против амнистии.  У меня нет средств общения с вами, кроме письма, которое идет 3 дня.  Я хотел телеграфировать вам, но боялся, что вы были бы удивлены моей смелостью – настойчиво беспокоить вас.”

“Кому будет плохо, если сотни и тысячи несчастных, истерзанных, замученных жестокой судьбой, вернутся в семьи?  Зачем поддерживать эту жестокость, это посрамление всего лучшего, что есть в не окончательно загаженной человеческой душе?  Я спрашиваю вас, во имя чего это новое надругательство, новый черный позор?  Кому помешают полутрупы, из которых, может быть, половине суждено только приехать умереть в России?  Зачем еще мучить, травить, изгонять?  Видали вы эмигрантов за границей?  Наблюдали вы их беспросветную жизнь, их муки?  Кто искупит их, чем они будут искуплены?”

“А тюрьмы, клоповники, очаги тифа, низости человекообразных зверей, гнусные насилия?  Вы вместили в душе своей много, очень много.  Страшно вас читать, мучительно о вас думать.  Как бы я хотел вас умолить, чтобы вы сами вам одному известными способами и путями сделали что-нибудь, что нужно сделать, – за что вы отдадите отчет (Богу? В.Р.), когда наше “чтение” окончится и нужно будет сдавать экзамен по “прочитанному”, – когда настанет вечный (†), как вы раз, писали, после “Со святыми упокой”, как вы тоже писали”.

Вот, можно сказать, вопль души, – в частном письме, мною сейчас полученном, от корреспондента из Вены, который перебросился до этого письма со мною одним-двумя письмами на историко-религиозные темы.  Корреспондент мне лично вовсе неизвестен.  Фамилия – русская или, может быть, польская (на “-ский”).
 

Отвечаю таким же воплем, и, может быть, тоже отчаяния.

Что же нам делать с этими детьми, проклявшими родную землю, – и проклинавшими ее все время, пока они жили в России, проклинавшими устно, проклинавшими печатно, звавшими ее не “отечеством”, а “клоповником”, “черным позором” человечества, “тюрьмою” народов, ее населяющих и ей подвластных?!!  Что вообще делать матери с сыном, вонзающим в грудь ей нож?  Ибо таков смысл революции, хохотавшей в спину русским солдатам, убиваемым в Манчжурии, хохотавшей над ледяной водой, покрывшей русские броненосцы при Цусиме, хохочущей и хохотавшей над всем русским, – от Чернышевского и до сих пор, т.е. почти 1/2 века?  Об этой матери в этой “загранице” они рассказывают, что она всего только блудница и всего только воровка, которую давно надо удавить на грязной веревке, и звали сплетать эту петлю на родину кого попало, – шваба, чухонца, армянина, еврея, поляка, литовца, латыша.  “Давите эту собаку Россию, давите ее ко благу всего просвещенного и всего свободного человечества: ибо она насылает на человечество мор, голод, болезни и всего больше клопов”.  Вот литература эмигрантов, засыпающая вас, сейчас как вы переедете через Вержболово и границу.  Был ли из этих “эмигрантов” хоть один человек, который обмолвился бы добрым словом о родине, добрым вздохом о России?  Напечатайте, если есть доброе слово.  Нет ни одного!  Ни одного слова доброго за много лет!!  Что же вы мучите Россию, что же вы тянете жилы у старухи 900-летней старости, 900-летнего труда, 900-летнего терпения, которая собирала дом свой 900 лет, и вот напоследок “деточки”, обратясь к северу, югу, востоку и западу, восклицают: “Тащите все по бревнам, по доске, тащите кому что надо, – бери один крышу, другой стены, третий забирай печь, убивайте скот ее, коровенку ее, лошадь ее, жгите гумно и хлеба, ломайте соху, и борону, и грабли, и заступ, и серп, и прялку!”

Вот смысл революции.

Они захотели, эти “дети”, – “могилки на родной стороне”.  Нет у них “родной стороны”.  Родная сторона их – “заграница”, там, где в Ницце покоится величественный прах Герцена.  И все они “величественные”, эти эмигранты: “великий” Лавров, “великий” Крапоткин, “замечательный философ” Плеханов и “пророчественная” Екатерина Брешковская, не говоря уже о праведнице и сотруднице “Русских Ведомостей” Вере Фигнер.  Величия столько, что не оберешься, и кто же “за границей”, читающий “эмигрантскую литературу” и слушающий “эмигрантские разговоры”, не знает той истины, что есть две России: клоповник к востоку от Вержболова и “рай в изгнании” – к западу от Вержболова.  Это – “райские люди”, все наши эмигранты, невинные, непорочные, без грехопадения в себе и только немного нуждающиеся в деньгах.  Вот некоторое “мамашино наследство” им интересно, а нисколько не “могилка на родине”.  Переехав сюда, они сейчас же найдут применение талантам и врожденному усердию нашептывать, внушать, распространять.  Они будут нашептывать нашим детям, еще гимназистам и гимназисткам, что мать их – воровка и потаскушка, что теперь, когда они по малолетству не в силах ей всадить нож, то по крайней мере должны понатыкать булавок в ее постель, в ее стулья и диваны; набить гвоздочков везде на полу... и пусть мамаша ходит и кровянится, ляжет и кровянится, сядет и кровянится.  Эти гвоздочки они будут рассыпать по газеткам.  Евреи сейчас им дадут “литературный заработок”: в “Копейке” ли, в “Шиповнике” ли, в “Энциклопедии ли Брокгауза и Эфрона” будут платить полным рублем за всякую клевету на родину и за всякую злобу против родины.  “Делишки” поправятся у эмигрантов, и они могут кушать не то, что в кухмистерской, но иногда и у Палкина.  О, какие они “полутрупы”! – отличные женихи: ведь они ходят петухом, гордость в лице невыносимая, “демонический взгляд” и опаленные крылья Абадонны.  Такой меньше генеральской дочери не возьмет.  Свадеб в России, конечно, увеличится, и с этой точки зрения я готов бы посочувствовать.  Но, с другой стороны, – беспокоит судьба этих генеральских дочек и дочерей обедневших княжеских и вообще титулованных девиц, до которых женихи “демократического вида” очень охотливы.  Видал я таких “титулованных дочек”, посаженных демократом в закуту, в провинцию, а то так и совсем за городом, пока муженек-демократ разваливается в креслах и проповедует замечательные свои идеи то у банкира, то у богачки-помещицы, то у многотысячного инженера.  Извините за подробности, которые нам видны в России и, может быть, не видны в Вене, в Париже и в Женеве.  Вернуться в Россию ищут не евангельские “блудные сыны”; и больше, нежели Христос указал сделать отцу в отношении возвращающегося “домой” сына, – вы не можете и никто не может требовать от России.  Раскаявшегося – да, отец примет и Россия примет.  Но нераскаявшегося, по-прежнему злобного, по-прежнему с криком и шепотом “жги, уноси, растаскивай, ломай”, кто же примет и какой отец обязан принять в свой дом?!

Христос – не указал.

А я отвечу корреспонденту: не нужно.

Не нужно звать “погрома” в Белосток, не надо “погрома” звать и в Россию: ибо “революция” есть “погром России”, а эмигранты – “погромщики” всего русского, русского воспитания, русской семьи, русских детей, русских сел и городов, как все Господь устроил и Господь благословил.

Да, господь благословил Россию, несмотря на все ваши проклятия и все ваши “гвоздочки”.  Гимназистом шестого класса я читывал в “Отечественных Записках” в отчетном январском (или декабрьском) нумере: 75 000000 населения и 670 000000 годового дохода.  Теперь мне 57 лет, а прошло с того времени всего сорок лет, и Россия удвоилась: населения 160 миллионов, а дохода более двух миллиардов, чуть ли не подползает к трем.  Вы ее проклинаете, – а она все богатеет, вы ее презираете, а она все могуществует.  И много всякого “добра” уродил Господь России: кроме “поразительного” Крапоткина есть у нас Менделеев, Бутлеров, Меншуткин, Зимин; кроме “философа” Плеханова есть и “истинно русский философ” Страхов, да был еще “благочестивый” Сковорода.  Кроме “праведницы” Веры Фигнер у нас была истинная героиня подвига милосердия – княжна Дондукова-Корсакова.  Кроме “большевиков” и “меньшевиков” социал-демократии были Никита Панин, Сперанский, Милютин, Блудов.  Россия вообще не оставлена своими детьми, вы напрасно думаете, и эмигранты тоже напрасно это думают.  Около той безграничной ненависти, какую к ней питают заграничные refugies (термин Герцена), параллельно ей горит восторг к ней, восторг и уважение, восторг и преданность все забыть и простить матери, простить ее ошибки, простить ее увлечения, простить ее слепоту – просто за то одно, что она нас родила – других ее сынов, – тех, заплеванных эмигрантами (начиная именно с Герцена) и проклятых эмигрантами сынов, из коих – если ограничиться литературой – последними были Н.Я. Данилевский, Н.Н. Страхов, Ап. Григорьев, С.А. Рачинский, средними – Тютчев, Аксаковы и Самарины, а старыми – Хомяков, Киреевские и князь Одоевский.  А если не ограничиваться литературою – то были все смиренные строители домов и хижин в России, все заводившие коровенок и лошаденок в России, все умиравшие на полях Манчжурии и в Турции за освобождение славян.  Вообще, было довольно.  И не “великим шлиссельбуржцам” говорить, что они “терпели и страдали”, не героям вроде Савенкова-Ропшина кричать, что они были “в подвиге и крови”...

Господа, имейте стыд:

Да рота солдат, идущая на штурм, – вот вам целый Шлиссельбург с его “многотерпением”.  Да в каждом батальоне “героизма и самопожертвования” больше, чем во всей революции, со всеми ее героями и вшами.

Что вы расхвастались?  О чем вы писали в “Былом”: все “Былое”, в своих глупеньких двадцати томах, не рассказало того, не рассказало столького героизма, сколько есть ну хоть в каком-нибудь “Псковском полку”, в “Зарайском полку”, который сражался и при Суворове, и при Кутузове.

Что расхвастались?

Сидите смирно!

Вы подвига этого не видели, потому что вам об этом не рассказывали в “Былом”, но этот подвиг был в молчании и смирении пронесенный: но Россия-то его видела, знает, а “проклятое правительство” тоже знает и оплачивает раны в государственном казначействе на Литейном.  Там есть целое окошечко: “за раны и увечья воинским чинам”, и подходят к нему с костылями, подходят старые, подходят убогие, подходят старухи или дочери павших и изувеченных воинов.  Нет, наша мать – не “воровка”, вы напрасно блудили и блудите языком; и эта мать – не франтиха-блудница, как вы тоже расславляли в “эмиграции”.  Она все сосчитала, все подвиги записала; мать эта – была героиней, бывали минуты – становилась она и святою, мученицею; теперь и пока и вовсе не вечно – она чиновница и экономка.  Но и это – порядочное занятие и лучше, чем шляться за границей и болтать попусту.

Вообще, наша мать – почтенная.

И почитающие ее сыны не хотят, чтобы она прощала и возвращала тех негодных сынов, которые ей изменили и предали врагам дом свой.

И если они вернутся: раскроются раны и заточатся вновь кровью всех настоящих мучеников русских, погибших при Цусиме, в Манчжурии, в Турции, в Польше, на Кавказе.

Вот наши герои.

Нам не нужно других.

Выбор нужно сделать такой: чтобы Россия отвернулась от своих тысячелетних хранителей и оберегателей, проливших за нее кровь и точивших мозг свой в труде для нее, и, уж воистину переродясь в мачеху, в нарядную кокотку, – вдруг поклонилась Плеханову, Крапоткину и “женатому” Морозову с “Грозой и бурей” в кармане, сказав:

“Pardon, mon fils!  J'etais grande pecheresse contre toi.  Allons a cancan...”

Не будет.

Не будет гадостей.

И эмигранты не вернутся.

“Дом” их сожжен ими самими.  Сожжен ими в сердце своем.  Нет у них “родной земли”.  Нет им ни жизни, ни могилы в проклятой “отреченной” земле.

Отреклись – пусть отречение будет полным.  Ни киселя, ни помады, ни крапленых карт.